Конец игры (2024)

Егор Синицын подписал заявление на развод и почувствовал, будто подписал себе приговор. С имуществом разобрались, с графиком встреч с дочерью тоже. Но с чувством, что он все сломал и бросил посреди пути, договориться не вышло. Иногда по вечерам ему казалось, что дверь вот-вот откроется и Марина вернется, как будто ничего не случилось. Эта тихая, нелепая надежда прожила в нем ровно до того утра, когда на экране телефона всплыла экстренная новость о падении самолета. Ее рейса. Катастрофа не обрушилась на него громом, она просочилась внутрь медленно и бесшумно, как яд. Он не кричал, не метался. Он застыл у окна в своей слишком просторной квартире, и мир вокруг потерял все краски и смыслы. Его работа была в том, чтобы раскладывать смерть по полочкам, находить мотивы и улики. Здесь не было ни мотивов, ни смысла. Только серая пустота и взгляд четырнадцатилетней Лизы, в котором читался немой вопрос: "И что теперь?"

Новое дело свалилось на него как спасательный круг. Официальная версия это самоубийство. Молодой парень, проблемы, все сходится. Егор ухватился за бумаги, за стандартные процедуры, пытаясь заместить одно горе другим, рабочим. Но чем больше он вчитывался, тем навязчивее становился один факт, холодный и острый, как осколок стекла. Этот парень был пассажиром того же злополучного рейса. Того самого. Вдруг все перестало сходиться. Мелочи, которые обычно укладывались в схему, теперь торчали в стороны, как иглы. Слишком аккуратный порядок в квартире, странная пометка в календаре, неестественная поза. Кто-то очень старался, но перестарался. А потом из телефонных распечаток, словно из тумана, проступило женское имя. Незнакомое. Никак не связанное с катастрофой по документам. Но когда Егор увидел его, в груди что-то щелкнуло - не боль, а забытое чувство охоты. Тот самый азарт, что раньше заставлял просиживать ночи над картами улик. Теперь это было не просто дело. Это был единственный мост, ведущий к тому самолету, к Марине, к последним часам ее жизни. Он уже не пытался убежать от боли, он шел ей навстречу. Потому что смириться с неизвестностью оказалось страшнее, чем увидеть самое ужасное лицо правды. Он должен был пройти этот путь до конца. Хотя бы для того, чтобы когда-нибудь, глядя в глаза дочери, не видеть в них отражения собственной трусости. Чтобы однажды, поставив точку, он наконец смог позволить себе просто тихое, человеческое горе.